Охота на царя - Страница 38

К оглавлению

38

Благово си дел мрачный, у него болело сердце и стучало в висках. Как быть? Он не знал…

– Паша! Я сейчас ухожу. Все понимаю: присяга, честь дворянина. Хотя я ведь с тобой в одну Бархатную книгу вписан… Ты должен все обдумать. Если до десяти часов утра завтра я не получу твоего согласия, то… Найдешь меня в гостинице Молоткова… если захочешь. Прощай!

Полковник Енгалычев ушел, ступая твердо и уверенно. Статский советник Благово остался. Как быть? Что важнее: присяга государю, который, как человек, может заблуждаться, или благо страны? Почти целую ночь начальник сыскной полиции искал ответа на этот вопрос. О безобразиях, творимых в столице, он слышал и раньше. Тороплива я, не по православным канонам, женитьба государя возмущала его, но это, в конце концов, личное дело христианина. За это с Александра Николаевича Романова спросят в другом месте… Вот коронация развращенной княгини Юрьевской при покорном ей, безвольном императоре – уже возмущала столбового дворянина и монархиста Благово. Но что из этого следует? Что надо дать убить человека, которому присягал двадцать пять лет назад еще гардемарином? Человека, который при своей поразительной нерешительности сделал, всем на удивление, больше для оздоровления России, чем его отец, дед и прадед, вместе взятые? Может быть, сам того не желая…

Потом Благово подумал о Лыкове. Ладно, он уже пожил – сорок четыре года скоро! Дадут ему по башке… Если Ванька пожалеет друга детства – велит стукнуть не до смерти. Там, наверное, умеют. А Лыков? Он же будет землю рыть, искать, кто посягнул на лысину учителя. А поскольку парень не без таланта, может что-нибудь и накопать. Как они его остановят? Такого надо аккуратно тормозить, а то костей не соберут… Но статский советник быстро себя успокоил. Без него Лыков Сашку-Цирюльника не найдет. С ним-то не получается… Лыков сам по себе Енгалычеву не опасен, и потому его не тронут. Да и некогда будет Алексею искать покусителей на любимого начальника – ему надо будет царя защищать!

С таким сумбуром в голове Благово под утро заснул. Проснулся поздно – подчиненные, зная, как он устал за эти дни, решили его не будить. Глянул на часы и вскочил как ошпаренный: половина десятого; через час доклад губернатору! О том, что будет через полчаса, Благово убедил себя не думать. Просто надо держаться присяги. А вечером он решит, говорить ли Лыкову о разговоре с другом детства, и если говорить, то что именно.

В двадцать минут одиннадцатого, выбритый и согретый кофеем, статский советник сходил с крыльца полицейского управления. До губернаторского дворца пять минут ходу. Метель утихла, голову не мешало проветрить. Благово понимал, что в битком набитом полицейскими кремле его не тронут; вот вечером по пути домой надо остеречься. Убили же в прошлом году Тимофеева, да упокой Господи его душу, прямо на квартире Павла Афанасьевича…

У подъезда торопливо сдернул треух вчерашний замызганный мужичонка. За брата что-то просит, вспомнил Благово. Надо посмотреть и, может быть, помочь, пока военно-ученые комитетчики голову не проломили.

– Что у тебя?

– Ваше высокородие! Брат у меня седьмой месяц сидит под следствием! Жена его, змеина, у катала. Одумалась она давеча, дура толстомясая, изменила показание. Явите Божеску милость, ваше высокородие!

– Одумалась… Поди, топор ей показал, она и одумалась!

Благово встал спиной к ветру и принялся разбирать каракули на поданном прошении. Вдруг что-то словно укололо его. Статский советник посмотрел еще раз на просителя и удивился: какой же это мужик? Смотрит умно и даже чуть-чуть свысока, и лицо совсем другое, чем секунду назад.

– Извините, Павел Афанасьевич, – сказал проситель и махнул рукой. Солнце с февральского неба стремительно скатилось вниз и больно ударило Благово в темечко. Все покачнулось, потом закружилось, потом погасло…

Глава 12
Бугров


Вид на слияние Оки и Волги от кремлевской стены.


Таубе прибежал из гостиницы без шинели, прямо в мундирном сюртуке, и успел увидеть, как Благово грузят в сани, чтобы везти в Мартыновскую больницу. Доктор Милотворжский сидел около раненого и сосредоточенно считал пульс. Благово был без сознания, на бледном лице проступали плохо замытые пятна крови. Лыков, сам не свой, тоже без шапки и шубы, бегал вокруг саней и всем мешал. Каргер пытался успокоить его, но Алексей, кажется, плохо понимал, что ему говорят.

– Тихо все! – неожиданно гаркнул Милотворжский, и вокруг наступила мертвая тишина. Прошла минута, и доктор снял пальцы с запястья статского советника.

– Странный удар, – покачал он головой. – Очень сильный – пробил соболью шапку. И в то же время рана не опасна я, череп цел; возможно сотрясение мозга… Как будто не хотели очень вредить… Но дней десять в постели Павел Афанасьевич пролежит. А то и месяц…

Лыков сразу обмяк и сел на передок саней. Потом до него все же дошло, что полицмейстер стоит, и он вскочил как ужаленный.

– Действительно, странный удар, – задумчиво сказал из-за его плеча барон Таубе. – Немцы называют его «линкс-рауш». Сотрясение мозга средней степени тяжести, без пролома черепа. На четыре-шесть дней вырубается левое полушарие, отвечающее за память. Не думал, что хитрованские босяки владеют техникой временного обездвижения…

Лыков посмотрел на него, потом обошел, как столб, и поплелся к манежу. Таубе хотел было идти следом, но Каргер удержал его: пусть придет в себя, не мешай ему.

Алексей спустился от манежа к кремлевской стене, в маленькую калитку вышел наружу, к подошве Ильинской башни. Тут было его любимое место в городе. Внизу, в конце крутого обрыва, примостилась Казанская церковь, напротив, на соседнем холме, горели купола Ильи-Пророка. Вдали сливались Ока с Волгой; две белых реки окаймляли Стрелку с уснувшей на зиму великой ярмаркой. Красная глыба Александро-Невского собора даже отсюда поражала своим величием.

38